Затем также медленно заполняя ее. Вдавливая себя в ее плотный жар.

Кейон глядел вниз на роскошные ягодицы Джессики, когда входил и выходил из нее. Проклятье, она была узкой, горячей и гладкой.

И девственницей. Это не укладывалось в его голове. Его ошеломил тот факт, что эта невероятно страстная, красивая, умная женщина никогда не спала с другим мужчиной. У него никогда даже мысли такой не возникало. Он думал о ней, как об опытной женщине.

Но Джессика не была таковой. Она пришла к нему нетронутой никем другим. И, хотя не имело значения, какой она пришла к нему, тот факт, что он стал ее первым мужчиной, что стал единственным, к кому она отнеслась благосклонно, выбрав из несчетного количества мужчин, которые, несомненно, пытались оказаться там, где он находился в данный момент, удовлетворял его сильно развитое чувство собственника, обострял его основные мужские инстинкты.

Потребность излить в нее свое семя терзала его беспощадно, как Гарпия, с того самого момента, когда он ввел внутрь нее первый дюйм. Он проклинал приближающуюся разрядку, когда пронзил ее девственную плеву.

Он глядел вниз на нее, склоненную над столом: ее изящную выгнутую спину; более светлую кожу совершенных грудей, прижатых к столу; эти полные округлые холмы, выступающие с боков; ее маленькие, изящные руки, вытянутые над головой; пальцы, сжимающие деревянную поверхность; ее пышную, сладкую попку, толкающуюся ему навстречу. Он наблюдал за своими движениями в ней. Это был самый совершенный, эротичный вид, который он когда-либо видел.

Он думал о своей тюрьме, чтобы удерживать контроль. Ему было необходимо, чтобы она получила удовольствие прежде, чем он обретет свое.

Стиснув зубы, он начал мысленно перечислять параметры своего ада. Пятьдесят две тысячи девятьсот восемьдесят семь камней.

Мужчина хотел подарить ей такое неземное удовольствие, чтобы каждый раз, когда девушка будет смотреть на него, ее тело вспоминало то, что он может заставить его ощутить, и ожидало этого. Двадцать семь тысяч двести шестнадцать из них более светлого оттенка, чем остальные.

Он хотел отождествляться в каждой ее сексуальной фантазии с ее мужчиной, защитником и лучшим другом. Тридцать шесть тысяч и четыре больше подходят к форме прямоугольника, чем квадрата.

Его рука проскользнула перед нею, между столом и ее венериным холмом. Найдя ее шелковистую суть своим большим пальцем, он начал играть им, легко и нежно массируя его подушечкой пальца. Девятьсот восемнадцать имеют неопределенную шестиугольную форму. Затем быстрее и более жестко. Затем снова отступая, легко и медленно кружа вокруг ее клитора, фактически не задевая его.

— Ооох, Кейон, эти прикосновения доставляют такое удовольствие!

Он медленно вышел из нее и мощно затолкнул себя обратно. Дразня ее клитор то медленным и нежным, то неистовым трением, он двигал двумя пальцами по ее гладкому, раздутому бугорку, выступающему между ее половыми губами, где они соединялись, где его толстый и очень твердый член входил в нее. Где они стали единым. В девяноста двух из них с лицевой стороны имеется бронзовая жила. Три с трещинами.

Чувственная атака Кейона заставила Джесси безумно извиваться. Одна из его больших рук прикасалась к ней сзади, твердо обхватив ягодицу и продолжая удерживать ее; другая находилась спереди между ее ногами искусно, мастерски обрабатывая ее клитор, отступая, пока она не была готова закричать, и снова возвращаясь как раз в то самое время, когда она больше всего нуждалась в этом. Она сжимала край стола, сотрясаемая безудержной дрожью, будто в нее ударил небольшой раскаленный эротический разряд.

Оргазм взорвался в ней так внезапно и интенсивно, что из ее горла вырвался протяжный, дикий полукрик-полувой. Она зажала рукой свой рот, и, продолжая беспомощно хныкать сквозь нее, дрожала от волн удовольствия, принимая все, что он отдавал ей, сотрясаемый дрожью, поскольку вытягивал из нее каждую последнюю волну оргазма своими мощными ударами и своей ловкой, неустанной рукой.

Ее горячего, плотного жара, сокращающегося вокруг него, было чересчур много! Он не мог больше сдерживаться и прекратил пытаться. Склонившись вперед, Кейон обхватил ее, прижав ее спину к своей твердой, мускулистой груди и рыкнул рядом с ее ухом:

— Ты моя, Джессика. Ты знаешь это? Моя. — Он одарил ее двумя очень мощными ударами своего члена и излился внутри нее горячей сильной струей.

Необъяснимое чувство правильности того, что он двигается в ней и приятно трет подушечкой своего большого пальца ее легко возбудимый клитор, и его собственнические слова откинули Джесси в новую волну оргазма.

«Ты тоже мой, горец», — была ее последняя связная мысль прежде, чем они соскользнули на пол у стола и какое-то время, одурманенные, находились там, в удовлетворенном, сплетенном оцепенении.

Кейон сидел на полу около камина, опираясь плечами на тахту, зачаровано наблюдая за Джессикой.

Она сидела, скрестив по-турецки ноги, на шикарном коврике из овечьей шерсти перед оживленно потрескивающим огнем, в который он только что подкинул связки ароматного вереска. Ее изумрудные глаза искрились, короткие темные кудри были мягко взъерошены и бедра были прикрыты темно-красным бархатной накидкой. Она бойко что-то рассказывала, при этом жестикулируя руками. А он совсем не знал, о чем она говорит, так как не слышал ни единого проклятого слова.

Она была обнажена выше талии, и ее красивые, высокие, округлые груди колыхались и раскачивались при каждом жесте, ее розовые соски тихо покачивались.

Отблеск от пылающего камина высветил в ее черных как вороново крыло кудрях каштановые пряди, которые он не замечал прежде, и окрашивал ее нежную кожу в золотистый цвет.

Это было все, что он мог сделать, чтобы держать свои руки подальше от нее. Но он понимал, что если он зайдет с ней слишком далеко этой ночью, то не сможет взять ее завтра, и послезавтра, и после послезавтра. Он должен был переступить через свое желание к ней, хотя это его убивало. Его пальцы испытывали зуд от потребности ласкать ее пышные, сладкие формы, подмяв под себя, овладевать ею снова и снова.

Он вытянул ноги и на какое-то время откинулся назад на руки, принуждая удовлетвориться только наслаждением, которое ему доставлял прекрасный вид перед ним.

Джессика Сент-Джеймс: полуобнаженная, очень женственная и светящаяся от любовных игр с ним.

В тот же миг, когда он впервые увидел ее, он уже знал, что все этим закончится. Что он предъявит на нее права. Уверенный, как в своей мести, что она была его судьбой.

После того, как они соскользнули к основанию стола и дремали какое-то время, он тормоша, разбудил ее и взял на руки. Он перенес ее сюда, к камину, уложил ее на спину на шикарной мягкой овчине и занялся с ней любовью. Медленно, мягко, показывая ей, что он был больше, чем ограниченной скотиной, полагающийся только на свою огромную силу, что в нем также была нежность. Он хотел, чтобы она узнала все черты его характера: воина-лэрда девятого столетия и мага, и обычного мужчину, и друида.

Они уснули, затем снова пробудились и начали лениво обсуждать различные пустяки, имеющие значение для любовников: любимые цвета и времена года, блюда, места и людей.

Но внезапно ее взгляд стал серьезным, и она наклонилась вперед.

— Как это произошло, Кейон? Как ты оказался в зеркале?

Он также наклонился вперед, не в состоянии сопротивляться полным, мягким грудям перед ним, раскачивающимся от ее движения. Он провел подушечкой своего пальца вниз по контуру нежной кожи одной пышной красивой груди.

— Ох, женщина, — сказал он мягко, — Ты показываешь мне Небеса и просишь, чтобы я снова вернулся в Ад? Не сейчас, милая Джессика. Сейчас только ты и я. Никаких мрачных мыслей. Только мы.

Обхватив ее груди своими большими руками, он склонил голову и скользил языком по одному из розовых сосков, перед тем как поймать его свой ртом с хриплым, чувственным мурлыканьем. Он немедленно оказался во власти его языка. Горец слегка дразнил его своими зубами, царапая самый кончик, а затем прижал языком к небу, глубоко засасывая его.